Что такое смерть?

Недавно за чаем у знакомых зашел разговор о душе. Один из собеседников, человек весьма начитанный, сообщил, что ему попадалась заметка о том, будто поначалу в трупе поднимается температура, вернее, из тела умершего уходит больше тепла, чем оно могло содержать в момент смерти. Установившие этот факт авторы пришли к выводу, что это результат отделения духа от тела и таким образом, по их мнению, душа приобретает объективно ощутимую данность.
Я возразил, что такие опыты могут иметь вполне материалистическое объяснение, душа (или дух) тут ни при чем. В качестве одного из объяснений привел такое: в живом организме происходит множество ферментативных реакций. После смерти активность разных ферментов падает неравномерно. Например, ферменты, обусловливающие синтез, выключаются раньше, чем гидролитические. Не одновременно инактивируются и окислительно-восстановительные ферменты. Исходя из этого, «трудно представить такую картину: живому организму присущ, скажем, гидролиз гликогена. В окислении образовавшейся глюкозы принимало участие множество ферментов. С помощью одних получаемая энергия шла на непосредственные нужды организма, с помощью других — запасалась в АТФ или ДАФ. Но вот после смерти часть ферментов вышла из строя, а часть еще функционирует. Позже других выключаются те ферменты, которые активируют экзотермические реакции. Вот и происходит «стравив» без использования выделяемой энергии, а следовательно выделение тепла.
— Так вы что, не верите вообще в наличие души и считаете живой организм конгломератом молекул и атомов? — спросила хозяйка дома.
— Нет! — ответил я. — Я так не считаю. — И стал приводить примеры из работ, где опубликованы рассказы лиц в состоянии клинической смерти. Пожалуй, самые известные из них — книги доктора Р. Муди «Жизнь после жизни» и «Свет по ту сторону», вышедшие в США. В них собраны более ста пятидесяти интервью у людей, возвращенных к жизни после клинической смерти.
Тут следует напомнить, что для выяснения истины существует не только научно-экспериментальный метод. Допустим необходимо доказать, что вы вчера были на работе. В эксперименте вчерашний день вы повторить не можете. Что же делать в подобных случаях хорош историко-юридический метод: вы можете предъявить выполненную вчера работу, видевших вас на работе свидетелей, вспомнить отдельные, происшедшие вчера эпизоды… И будет доказана, если свидетельские показания совпадут как с вашими так и между собой.
Вот этот метод и применил в книги «Жизнь после жизни» и автор Э. Кублер-Росс. Хотя большинство рассказчиков говорило, что передать словами их ощущения с трудно («Я была в каком-то четвертом измерении»), все же удалось воссоздать схему, по которой строилось большинство рассказов.
Вот эта схема. Человек на грани смерти. Он слышит голос врача, который объявляет, что он мертв, начинает слышать неприятный шум, какое-то шипение, и в то же время чувствует, что мчится по длинному черному туннелю. Внезапно он оказывается вне своего материального тела, как бы ним, и наблюдает реанимационные мероприятия.
После нескольких мгновений смятения человек замечает, что его новая форма — это «нематериальное» тело, которое слышит и видит, но само невидимо и неслышимо. Вскоре возникает теплый и лучистый свет, и перед умершим прокручивается фильм его жизни.
Позднее, очнувшись, с трудом подбирая слова, он пробует рассказать о пережитом. Но наталкивается на шутки и неверие окружающих. В то же время жизнь меняется: как правило, смерть его боле страшит.
Недавно вышла еще одна книга «Воспоминая смерти. Медицинские исследования» доктора Мишеля Сабома. В ней не только воспоминания «умерших», но и описание некоторых экспериментов. Автор как бы соединил оба метода доказательства истины. Например, рассказчику часто трудно описать вам свое состояние. Сабом предлагал ему рисунки, сделанные или по рассказам ранее опрошенных, выполненные художниками-мистиками. Разумеется каждый раз показывалось несколько картинок специфические детали, увиденные ранее «умершим» изображались только на одной. И опрашиваемые указывали именно на эту картинку. Например, «пролетавшие через туннель» дружно уверяли, что ощущали его таким, как он изображен еще в XVII веке художником Иеронимом Босхом. Интересно, что ощущение выхода «я» из телесной оболочки после клинической смерти было как у верящих в загробную жизнь, так и у атеистов, но есть одна деталь: верующие, когда им показывали рисунок туннеля Босха, принимали его целиком. Атеисты же утверждали, что не видели ангелов с крылышками, а говорили лишь о световых бликах.
Когда-то в музее перед картиной Иеронима Босха я пытался разглядеть детали, но не мог: зрение мое оставляет желать лучшего. И вдруг вспомнил, что видел фрагмент этой картины в каком-то журнале, и стал помогать глазам памятью. Белые блики стали восприниматься как ангелы, темные — как парящие бесы…
Невольно пришли на ум рисунки первых микроскопистов: Спалланцани, увидев впервые сперматозоид, изобразил в нем скрюченного человечка, профессор Жабло придал нематодам глаза, змеиные пасти и раздвоенные языки. Но что самое интересное, — долгое время микроскописты зарисовывали видимый ими объект с теми деталями, которые ему приписывались ранее. Они дополняли изображение подробностями, которые укоренились в их сознании.
Стоя перед картиной Босха, я подумал: Спалланцани, зная, что из сперматозоида должен получиться новый человек, не мог не представить, что этот человек в нем уже находится. Верующий руководствуется представлениями тех времен, когда складывались религиозные догматы. А в те времена никто не допускал, что парить в пространстве можно без крыльев. Вот и пририсовывал в своем воображении каждый свое. А если так, то последний аргумент скептиков отпадает.
Разумеется, напечатанному можно верить, можно и не верить. Книги Муди, статьи и книга Э. Кублер-Росс у скептиков вызвали сомнение. Дескать, опрошенные между собой сговорились и врали «в унисон». Но они не могли ничего знать друг о друге. Весьма возможно, что они фантазировали или передавали содержание своих галлюцинаций, вызванных морфием. Удивительно, что их фантазии довольно близко совпадали.
А вот фрагменты из рассказа К. Икскуля, опубликованного задолго до книги Муди в издании Троице-Сергиевой лавры в 1916 году.
После того, как Икскуль услышал слово доктора «агония», он ощутил какую-то тяжесть, потом как бы вырвался из этой силы тяжести и почувствовал себя легко. Впрочем, передаю ему слово: «Меня удивила эта группа: на том месте, где стояла она, была койка. Что же теперь там привлекало внимание этих людей, на что смотрели они, когда меня уже там не было.
И все же самым убедительным доказательством вышеизложенного послужил личный опыт. В конце 1985 года со мной приключилось то, что рано или поздно случается со всеми: сердце перестало биться, и врачи установили факт клинической смерти. Для меня этот факт интересен не только тем, что я вернулся к прежней жизни — такое случается не так уж редко, — а тем, что год моей смерти я себе предсказал еще в пятнадцатилетнем возрасте и к путешествию «на тот свет» был внутренне подготовлен.
Я заранее хорошо себе представлял, что должен или могу ощутить и увидеть после смерти. Во многом ожидания оправдались: я видел свое тело со стороны и то, что происходило в местах, которые находились за пределами видимости со стороны моего тела; было и ощущение, что я несусь через туннель, впереди которого маячило приближающееся пятно света. Впрочем, я не уверен, что и у «покойника» не может случиться оптического обмана: когда в общей темноте


СообщениеТема: Re: Что такое смерть? Пт Июн 19, 2009 3:31 pm
приближается все увеличивающееся в размере пятно света, может создаться иллюзия полета в трубе.
Как биолог я нашел множество объяснений своего воскрешения из мертвых, но сейчас меня интересуют не физиологические вопросы познания жизни и смерти, а совсем иные, о которых и попытаюсь рассказать.
После того, как я «пролетел через туннель», появилось очень странное ощущение. Я одновременно сохранял свое «я» и в то же время стал частицей чего-то всеобъемлющего. Я ощущал «все тайны бытия» и в то же время помнил полученную при жизни информацию. Казалось, что можно заглянуть не только в прошлое, но и в будущее любого человека. И, тем не менее, я не удосужился не только узнать свое будущее, но и даже то, что мне уготовано снова вернуться в прежнюю жизнь. Думаю, что это связано с тем, что личные вопросы как-то отошли на задний план, а поразило меня то, как мы мало, а порой и неверно представляем себе вопросы мироздания. И в первую очередь это относится не к научному пониманию мира (наука занимается больше частными вопросами, и ее ошибки менее существенны), а к разным религиозным концепциям. Все концепции говорят о разумности Божественного начала, наделяют Бога как бы человеческим разумом. Это вполне естественно — Божество может являться человеку чаще всего через пророков, на понятном ему, человеку, языке, то есть в рамках человеческого мышления.
После того, как я вернулся к нормальной жизни и сознание стало работать привычно, возникло ощущение, что я познал нечто сокровенное, еще никому не ведомое, и первым желанием было поделиться этим с людьми. Однако очень скоро я почувствовал, что из этого ничего не выйдет, потому что воспринимал я действительность не органами чувств, а как-то совсем иначе, и передать эти ощущения словами просто невозможно. Но, допустим, с помощью метафор и сравнений я попытался бы изложить все то, что мне открылось. Тогда я должен был бы объявить себя новым пророком, а к этой публике я отношусь с некоторым недоверием.
Вполне признаю само явление пророчества и интуитивное познание истины, но как часто приходилось сталкиваться с типичным бредом! Можно ли верить словам умалишенного? Если человек вообразил себя чайником, это еще не значит, что в нем можно кипятить воду. А как отличить пророчество от бреда? Может быть, все, что меня так впечатляло в момент клинической смерти, было результатом больного воображения? Существуют теории, которые именно так и определяют впечатления вернувшихся к жизни. Короче говоря, описывать свое состояние я раздумал.
А что, если подойти к познанию сокровенного с позиции не интуитивного восприятия, а логического осмысления научной информации?
Такой подход позволяет начать изложение продуманного и пережитого без особого риска прослыть сумасшедшим (в первую очередь, в собственных глазах). Корабль идет правильным курсом не потому, что в компасе крутится стрелка, а потому, что рулевой крутит штурвальное колесо, сверяя по этой стрелке курс. Вот я и решил руководствоваться в изложении материала имеющейся в моем распоряжении и полученной «на земле» информацией, а проверять «курс» рассуждений и выводов по тем ощущениям реальности, которые получил во время клинической смерти.
В результате появилась книга, содержание которой выходит за рамки этой статьи. Вечна душа или не вечна, я судить не берусь. Но что какие-то духовные функции переживают функции тела, убедился на собственном опыте. Душевное состояние после смерти зависит от того состояния, которое человек испытывал до смерти. Видимо, поэтому все религии уделяли большое внимание последним минутам умирающих: просили у них прощения, соборовали, исполняли последнюю волю. Сейчас на западе появились для безнадежно больных специальные отделения при госпиталях — хосписы. О них-то я и расскажу.
В ноябре 1980 года я оказался в Монреале, когда там проходил второй международный симпозиум по уходу за умирающими. Ожидался приезд двухсот пятидесяти гостей из самых разных стран, однако приехало втрое больше — семьсот пятьдесят.
Интерес к этой проблеме возбудила швейцарский врач Элизабет Кублер-Росс, написавшая уже упоминавшуюся. Тогда совсем свежую книгу о смерти и умирании. В книге высказывались идеи, как важно для умирающих сознание, что жизнь не прошла зря и что они успели в последние дни что-то доделать, с кем-то помириться, что-то продумать и уяснить…
Реальное воплощение идей Кублер-Росс осуществила англичанка Сесили Сондерс, которая открыла в Лондоне хоспис. Хоспис — это слово, взятое из древнего английского языка, означает что-то среднее между приютом, богадельней и госпиталем, где, по старой традиции, больше заботились о душе, нежели о теле пациента. В хоспис принимаются лица в такой стадии болезни, когда ясно, что активное их лечение уже безнадежно. Тут лечат боль, кашель, нарушения дыхания, деятельности кишечника, — все те симптомы, которые доставляют неприятности пациентам.
Одна из философских основ всего персонала заключается в том, что смерть — это естественный конец жизни, что рано или поздно «все там будем», и что человек, выполнивший свой долг, свои желание закончивший земные дела, переходит в следующий кстати, неизбежный, этап бытия. Этот подход они стараются передать пациентам хосписа.


СообщениеТема: Re: Что такое смерть? Пт Июн 19, 2009 3:31 pm
К сожалению, чаще всего люди умирают, не находясь в таком благодушном состоянии. И об этом как раз говорилось на семинаре. Причины, чаще всего бывают следующие.
На первом месте стоит боль и страх перед болью Врачи воздерживаются давать умирающим тяжело больным обезболивающие препараты в достаточные дозах, опасаясь, что пациент привыкнет к наркотику. Это умирающий-то?! Поэтому подобные лекарстве дают только тогда, когда терпеть боль ему уже невмоготу. Но сама боль создает еще и страх перед болью. А страх тоже требует успокоения наркотиками.
В Монреале в госпитале Роял Виктория при университете Мак Гилл, где также открыто отделение для умирающих пациентов, проводили специальные опыты. Прежде всего была разработана шкала для определения степени боли. А потом исследовались различные методы предотвращения боли. Оказалось, что эффективность болеутоляющих веществ во много раз выше, если больной находится в благоприятных душевных условиях. Отсюда и большая роль гипноза в создании чувства душевного спокойствия, которое и нарушается чаще всего болью. Поэтому всем (или почти всем) пациентам хосписа дают коктейль, состоящий из набора болеутоляющих средств, веществ, повышающих общий тонус и просветляющих рассудок. И тут оказалось неожиданным, что потребность в этом коктейле у больных не увеличивалась, а падала. Ведь приподнятое настроение меньше нуждается в допингах.
Вторая причина, усложняющая смерть, заключается в том, что человека угнетает, если он не может выполнять каких-то функций своего тела самостоятельно. И тут большую роль играет обслуживающий персонал. Всем своим видом няни показывают, что в том, что больной пользуется «судном» или «уткой», нет ничего особенного, что тело человека — лишь оболочка, которая может со временем выходить из строя, что главное — его дух, душа…
И, в-третьих, человеку очень трудно бывает примириться с утратой жизненных привычек — работы, увлечений, семьи. Поэтому очень важно заинтересовать умирающего пациента чем-то для него новым, направить на религиозные размышления, предложить поделиться его жизненным опытом — писать или диктовать мемуары, создать вокруг него атмосферу любви и спокойствия. Когда умирающий видит вокруг себя членов семьи, с которыми он, конечно, не раз ссорился, но которые сейчас, сидя возле кровати, не причитают, а просто выражают свою любовь, понимание и сочувствие умирающему, то у него часто появляется на лице выражение блаженства.
Правда, работа с умирающими требует напряжения всех душевных сил как от персонала хосписа, так и от близких умирающему людей. С ними также ведется работа, но об этом я скажу потом.
Вернемся к умирающему. Узнав о неизлечимой болезни, он проходит несколько фаз ее восприятия. Сначала появляется мысль: «А может, это ошибка?». Потом надежда: «Авось, все пройдет». Тут в сознании больного обычно появляется торговля с Богом, с судьбой: «Вот если выживу, то не буду делать того-то, буду хорошим с тем-то». Наконец, приходит мысль: «Да, я скоро умру. Неважно, сколько времени я еще проживу, важно — как я проживу это время». И тут-то проявляется талант врачей хосписа, чтобы вселить в умирающего веру в то, что последние его дни могут быть очень содержательны.
Нужно ли приучать детей к мысли о смерти? Оказывается — да, нужно. Ведь когда малышу говорят про умершую бабушку, что та «уснула», а малыш видит, что бабушка, по крайней мере, из его жизни ушла, он часто начинает бояться засыпать — как бы тоже не уйти из жизни. Опыты показали, что дети гораздо более наблюдательны и сообразительны, чем об этом думают взрослые. Когда-то было принято не посвящать детей в тайну рождения. Однако сказки об аистах, версия «купили на базаре» и прочее ни к чему хорошему не привели, и сейчас детей принято посвящать в тайну деторождения раньше, чем они об этом узнают на улице.
А вот насчет смерти в этом отношении мнения расходятся.
Родители одного мальчика, больного лейкемией, настаивали на том, чтобы ему не говорили о неизбежности его скорой смерти. Врачи обязаны были выполнять волю родителей. И только когда у ребенка наступила предсмертная агония, причем сознание оставалось совершенно ясным, врач спросил:
— А если б тебе сказали, что ты скоро умрешь, что бы ты хотел сделать?
Мальчик ответил:
— Теперь слишком поздно. Я все равно не успею. — Заплакал и умер…
Доклады прерывались показами диапозитивов, и на это время в зале гасили свет. Когда же свет неожиданно включали, то можно было видеть, как чуть ли не половина присутствующих пытается незаметно (или заметно) вытереть глаза от слез.
Но были и жизнерадостные сцены. На каталке подъехала к микрофону пожилая дама с большим кровоподтеком на шее. Она очень бодро и весело говорила и отвечала на вопросы. Она была увлечена идеей о психологическом состоянии умирающих, очень реалистично излагала их эмоции, делала выводы, в общем, произвела на слушателей благоприятное впечатление и вызвала то, что называется «оживление в зале». Потом выяснилось, что это — пациентка хосписа, больна раком, который дал метастазы по всему телу, и единственное отверстие, через которое ее еще можно кормить и вводить ей лекарства, — это канюля, вставленная в шейную вену (отсюда и кровоподтек на шее).
То, что вопросы умирания освещались не только «снаружи» — врачами, но, так сказать, и «изнутри», самими пациентами, открыло много дополнительных деталей, например, помощь музыки в обретении душевного спокойствия. У умирающего восприятие ритма и мелодии гораздо чувствительнее, чем в повседневной жизни. Музыка помогает ему самовыразиться, найти себя. Одни мелодии доставляют больному наслаждение, другие неприятны. И вот по выбору той или иной музыки больным врач может судить о психическом складе и состоянии больного.
Но не только об умирающих шла речь на симпозиуме. Работа и даже общение с умирающим требуют большой психической нагрузки. Прежде всего, у окружающих появляется «синдром выживших», синдром вины. Оказывается, почти у каждого где-то в душе звучит подленькая струнка: «А хорошо, что умирает он, а не я». Но так как умирает-то близкий, иногда любимый человек, звук этой струнки больно резонирует в душе…


СообщениеТема: Re: Что такое смерть? Пт Июн 19, 2009 3:32 pm
К сожалению, чаще всего люди умирают, не находясь в таком благодушном состоянии. И об этом как раз говорилось на семинаре. Причины, чаще всего бывают следующие.
На первом месте стоит боль и страх перед болью Врачи воздерживаются давать умирающим тяжело больным обезболивающие препараты в достаточные дозах, опасаясь, что пациент привыкнет к наркотику. Это умирающий-то?! Поэтому подобные лекарстве дают только тогда, когда терпеть боль ему уже невмоготу. Но сама боль создает еще и страх перед болью. А страх тоже требует успокоения наркотиками.
В Монреале в госпитале Роял Виктория при университете Мак Гилл, где также открыто отделение для умирающих пациентов, проводили специальные опыты. Прежде всего была разработана шкала для определения степени боли. А потом исследовались различные методы предотвращения боли. Оказалось, что эффективность болеутоляющих веществ во много раз выше, если больной находится в благоприятных душевных условиях. Отсюда и большая роль гипноза в создании чувства душевного спокойствия, которое и нарушается чаще всего болью. Поэтому всем (или почти всем) пациентам хосписа дают коктейль, состоящий из набора болеутоляющих средств, веществ, повышающих общий тонус и просветляющих рассудок. И тут оказалось неожиданным, что потребность в этом коктейле у больных не увеличивалась, а падала. Ведь приподнятое настроение меньше нуждается в допингах.
Вторая причина, усложняющая смерть, заключается в том, что человека угнетает, если он не может выполнять каких-то функций своего тела самостоятельно. И тут большую роль играет обслуживающий персонал. Всем своим видом няни показывают, что в том, что больной пользуется «судном» или «уткой», нет ничего особенного, что тело человека — лишь оболочка, которая может со временем выходить из строя, что главное — его дух, душа…
И, в-третьих, человеку очень трудно бывает примириться с утратой жизненных привычек — работы, увлечений, семьи. Поэтому очень важно заинтересовать умирающего пациента чем-то для него новым, направить на религиозные размышления, предложить поделиться его жизненным опытом — писать или диктовать мемуары, создать вокруг него атмосферу любви и спокойствия. Когда умирающий видит вокруг себя членов семьи, с которыми он, конечно, не раз ссорился, но которые сейчас, сидя возле кровати, не причитают, а просто выражают свою любовь, понимание и сочувствие умирающему, то у него часто появляется на лице выражение блаженства.
Правда, работа с умирающими требует напряжения всех душевных сил как от персонала хосписа, так и от близких умирающему людей. С ними также ведется работа, но об этом я скажу потом.
Вернемся к умирающему. Узнав о неизлечимой болезни, он проходит несколько фаз ее восприятия. Сначала появляется мысль: «А может, это ошибка?». Потом надежда: «Авось, все пройдет». Тут в сознании больного обычно появляется торговля с Богом, с судьбой: «Вот если выживу, то не буду делать того-то, буду хорошим с тем-то». Наконец, приходит мысль: «Да, я скоро умру. Неважно, сколько времени я еще проживу, важно — как я проживу это время». И тут-то проявляется талант врачей хосписа, чтобы вселить в умирающего веру в то, что последние его дни могут быть очень содержательны.
Нужно ли приучать детей к мысли о смерти? Оказывается — да, нужно. Ведь когда малышу говорят про умершую бабушку, что та «уснула», а малыш видит, что бабушка, по крайней мере, из его жизни ушла, он часто начинает бояться засыпать — как бы тоже не уйти из жизни. Опыты показали, что дети гораздо более наблюдательны и сообразительны, чем об этом думают взрослые. Когда-то было принято не посвящать детей в тайну рождения. Однако сказки об аистах, версия «купили на базаре» и прочее ни к чему хорошему не привели, и сейчас детей принято посвящать в тайну деторождения раньше, чем они об этом узнают на улице.
А вот насчет смерти в этом отношении мнения расходятся.
Родители одного мальчика, больного лейкемией, настаивали на том, чтобы ему не говорили о неизбежности его скорой смерти. Врачи обязаны были выполнять волю родителей. И только когда у ребенка наступила предсмертная агония, причем сознание оставалось совершенно ясным, врач спросил:
— А если б тебе сказали, что ты скоро умрешь, что бы ты хотел сделать?
Мальчик ответил:
— Теперь слишком поздно. Я все равно не успею. — Заплакал и умер…
Доклады прерывались показами диапозитивов, и на это время в зале гасили свет. Когда же свет неожиданно включали, то можно было видеть, как чуть ли не половина присутствующих пытается незаметно (или заметно) вытереть глаза от слез.
Но были и жизнерадостные сцены. На каталке подъехала к микрофону пожилая дама с большим кровоподтеком на шее. Она очень бодро и весело говорила и отвечала на вопросы. Она была увлечена идеей о психологическом состоянии умирающих, очень реалистично излагала их эмоции, делала выводы, в общем, произвела на слушателей благоприятное впечатление и вызвала то, что называется «оживление в зале». Потом выяснилось, что это — пациентка хосписа, больна раком, который дал метастазы по всему телу, и единственное отверстие, через которое ее еще можно кормить и вводить ей лекарства, — это канюля, вставленная в шейную вену (отсюда и кровоподтек на шее).
То, что вопросы умирания освещались не только «снаружи» — врачами, но, так сказать, и «изнутри», самими пациентами, открыло много дополнительных деталей, например, помощь музыки в обретении душевного спокойствия. У умирающего восприятие ритма и мелодии гораздо чувствительнее, чем в повседневной жизни. Музыка помогает ему самовыразиться, найти себя. Одни мелодии доставляют больному наслаждение, другие неприятны. И вот по выбору той или иной музыки больным врач может судить о психическом складе и состоянии больного.
Но не только об умирающих шла речь на симпозиуме. Работа и даже общение с умирающим требуют большой психической нагрузки. Прежде всего, у окружающих появляется «синдром выживших», синдром вины. Оказывается, почти у каждого где-то в душе звучит подленькая струнка: «А хорошо, что умирает он, а не я». Но так как умирает-то близкий, иногда любимый человек, звук этой струнки больно резонирует в душе…