Руническая Магия

Чрезвычайная трудность прочтения и тем более интерпретации некоторых надписей должна удержать нас от безапелляционных выводов. Однако отметим, что, как правило, эти типы не пересекаются, то есть предмет несет обычно достаточно краткую надпись, лежащую в пределах одного из указанных семантических полей. Очевидна чрезвычайная значимость именно магической составляющей рунических символов. При неустойчивости орфографии, общей для старшерунических памятников, прослеживается удивительно упорное и настойчивое стремление пометить оружие с использованием чрезвычайно экспрессивных эпитетов, совершенно недвусмысленно подчеркивающих агрессивный и активный либо, реже, оборонительный характер предмета вооружения. «Стремящийся к цели», «Яростный», «Проникающий» — трудно представить более подходящие имена для копий или мечей. Справедливо высказывание Л.А. Новотны, указывавшего на то, что надписи на оружии — это прежде всего язык воинов и племенной знати, предназначенный для варварски возвышенной поэтической передачи ощущения борьбы, крови, ран, оружия, трупов, охоты и т.д. Это само по себе блестящее и яркое отражение неспокойного мира сокрушителей Империи воссоздает лихорадочную и воинственную атмосферу эпохи, когда каждый воин находился в состоянии перманентной борьбы за свое существование и за победу, эпохи, известной нам по эпосу и кровавому оттенку золотых украшений.
Несомненна персональная связь между оружием и его владельцем. Одно не существует без другого, и наоборот. В этих надписях запечатлелась надежда на помощь в решающем броске и удачном ударе, надежда на то, что вовремя подставленный щит выдержит и не подведет. Метательное копье, ангон, являлся весьма важным элементом экипировки и вместе с тем порой выступал как главный действующий персонаж поединка. Первый всесокрушающий бросок мог привести к безоговорочной победе еще до рукопашной схватки. Поэтому ему уделялось особое внимание. В то же время неудачный бросок ставил под угрозу дальнейший исход поединка. Именно в силу этого столь лаконично-яркими порой бывают надписи на наконечниках копий, выступающих как своеобразный символ эпохи.
Воин любил свое оружие, доверял ему, называл его ярким и звучным именем, ожидая помощи в бою, вероятно, прежде всего, от самого оружия, а уже во вторую очередь — от ответственного за воинский успех божества. Несомненна определенная, более или менее явно выраженная, персонификация предмета вооружения, наделение его определенными чертами одушевленного существа, органично вписывавшееся в стереотипы языческого мышления и продолжавшее пережиточно-тотемистическую традицию зооморфа в украшении шлемов. В этом контексте непосредственным продолжением этой традиции одушевления выступает рыцарский обычай давать имена собственные мечам, копьям и другим предметам вооружения. Он, как и многие другие черты классического европейского рыцарства, уходит своими корнями именно в германскую традицию языческого периода. «Ожившие» меч или копье продолжали свой путь и в иной мир - с хозяином, в качестве погребального инвентаря, либо самостоятельно, как большинство находок из болот Северной Европы. И в самом деле, при анализе надписей на оружии сразу же возникает ощущение, что копье, получив собственное имя, действительно обретало вместе с ним и свою неповторимую судьбу, которая была не менее славной и, пожалуй, с точки зрения археолога, гораздо более продолжительной, чем судьба самого его владельца. Так, ковельское копье настолько дистанцировалось уже в нашем сознании от своего хозяина, что перипетии его судьбы — не только новейшей, но и раннесредневековой — воспринимаются действительно как приключения самого копья и только во вторую очередь—как приключения неведомого готского воина.
При анализе текстов рунических надписей на оружии возникает соблазн истолковать некоторые из характерных эпитетов как хейти асов, в частности самого Одина. Известно, что письменные источники дают нам чрезвычайно многообразную палитру хейти Одина, насчитывающую многие десятки имен, к тому же наверняка существовали и другие. Отвергать такую возможность нельзя. К тому же именно Одину принадлежит один из немногочисленных эддических «именных» предметов вооружения—копье Гунгнир. Впрочем, ни один из известных нам текстов не упоминает о рунах, нанесенных на копье, однако это, разумеется, ни о чем не говорит. Вся история с обретением Одином тайного знания рун тесно завязана на этот тип вооружения — именно копьем пронзил себя мудрейший из асов, принеся себя в жертву самому себе. Устойчивая ось Один — копье — руны, о которой напоминает обилие типических надписей на наконечниках пик и дротиков, заставляет более внимательно отнестись именно к этому- основному и древнейшему — виду оружия.
При этом существуют прямые письменные свидетельства о наличии рунических символов и надписей на мечах. Канонический вариант — речи Сигрдривы, находящие прямую аналогию в надписях на навершии из Фавершема и, возможно, копья из Холборо:

Руны победы,
коль ты к ней стремишься,—
вырежи их
на меча рукояти
и дважды пометь
именем Тюра!
(Речи Сигрдривы: 6)

Строфа из Беовульфа блестяще иллюстрирует один из вариантов нанесения рун на оружие. Хродгар, рассматривая золоченую витую рукоять меча, видит на scennum изображение битвы божества с великанами и надпись, указывающую, кем и для кого был изготовлен меч:

...и сияли на золоте
руны ясные,
возвещавшие,
для кого и кем
этот змееукрашенный
меч был выкован
в те века незапамятные
вместе с череном,
рукоятью витой...
(Беовульф: 1694)

Какая именно часть рукояти подразумевалось под термином scennum, неизвестно, однако данная надпись типологически соответствует именно переходной форме старшерунических надписей англосаксонского региона, сохраняющих архаический вид, но уже демонстрирующих стандартизованную позднюю немагическую (профанную) формулу с упоминанием изготовителя/владельца. Рассказчик не упоминает конкретных имен при описании надписи — возможно, для него было самоочевидным, что в надписи такого рода должны быть упомянуты именно владелец оружия и мастер: сложившаяся традиция предполагалась «по умолчанию». Подобный тип надписей находит полное соответствие в находке наверший из Эш-Гилтона и, возможно, из Сарре. Эш-Гилтонская находка хронологически, типологически и «концептуально» наиболее близка к мечу из «Беовульфа» и, несомненно, является лишь вершиной айсберга, малодоступного нашему восприятию и оценке в силу фрагментарности источникового фонда эпохи «темных веков».
Напоследок уместно высказать еще одно предположение. Как представляется, вызревание и конституирование формализованных текстов рунических надписей на оружии в какой-то мере было связано со все меньшей индивидуализацией форм самого вооружения. Росла численность дружин, возрастали производственные ресурсы общества, повышалось качество оружия. Меч или копье, оставаясь непреходящей ценностью и предметом искренней привязанности воина, тем не менее в некоторой степени утрачивали индивидуальность. Наконечники копий, секиры и даже мечи эпохи викингов, а тем более последующего периода, не просто стали более массовыми — определенно снизилось разнообразие их внешних форм. Несколько меньшая выразительность форм позднего оружия — при повышении его эффективности — очевидна. Раньше каждый предмет вооружения действительно представлял собой уникальное произведение оружейного искусства — взятый сам по себе, он значил для своего обладателя, повидимому, больше, чем в более позднее время, и больше ценился. ОН как бы имел свое собственное лицо, совершенно неповторимое и индивидуальное. Именно в этом надо искать корни обычая давать оружию собственные имена. Оружие было чрезвычайной ценностью, и нанесение имени владельца на его поверхность, во всяком случае, в последнюю очередь могло преследовать цель обозначить именно собственнические отношения — каждому и так было ясно, чье именно это копье или меч.
Конунги эпохи викингов, несомненно, снабжали своих дружинников более или менее значительными партиями вооружения, заказывая их кузнецам. Это был первый и весьма уверенный шаг к стандартизации оружия, облегчающей его производство и повышающей качество, но вместе с тем всегда неуклонно ведущей к обезличиванию вещей. Популярные типы мечей длительное время находились на вооружении, унифицируясь до весьма значительной степени. Все большие и большие контингенты дружинников собирались под одной крышей в пиршественном зале, на одном корабле, в одном лагере и т.д. Все более и более частой становилась ситуация, в которой воины могли перепутать свое оружие. Именно в этот период нужда в знаках собственности, сугубо утилитарных метках владельца, выходит из тени и становится велением времени.

Современной моделью такого эпиграфического памятника является выведенная шариковой ручкой фамилия владельца на внутренней стороне тульи бескозырки или фуражки, каковую нетрудно обнаружить на большинстве головных уборов в любом из военных училищ или гарнизонов. Это достаточно «грубая» модель, однако и стандартизация в наши дни доведена до своего логического предела.

Первые шаги допромышленной стандартизации в конце I тысячелетия н.э. уничтожили значительную долю индивидуальности оружия, изрядно «обезличив» его, что отразилось в изменении стереотипа рунических формул и степени их распространенности. Предлагаемая схема, конечно же, не исчерпывает сути проблемы, но, как представляется, является магистральным направлением ее решения.