Царство Аида – все глубже и глубже…

Боль не только физическая, но и моральная. Подтверждение этому мы видим, когда проходим чуть дальше. Вот мы слышим немного вырывающиеся из общего унисона стонов немного более прерывистый, на более высокий.

Если большинство стонов как бы «тяжелые», они синонимичны стенаниям, то этот «лёгкий», «тонкий», «липкий» – это стон страха. Немного в стороне от нас в воздухе висит человек. Он не шевелится, он замер, он боится дышать и, не отрываясь, смотрит вверх, над собой. Там висит огромная скала, периодически от неё отлетают маленькие камешки, крошка. Каждый раз они почти касаются его, только усиливая завывания. Сама же скала не висит спокойно, она трясётся, качается и, кажется, вот-вот упадёт и раздавит несчастного Тантала, который не может сдвинуться с места не только от страха, но и потому, что таково его проклятие.

Он может только стонать, постоянно находясь в нервном напряжении и, наверное, желать, чтобы эта чёртова скала упала-таки на него и прекратила муки. Злорадно посмотрев на трусящего человека, поплатившегося за свой длинный язык, мы пошли дальше. Оглядываясь на апатичных мучеников, мы шли дальше и заприметили ещё одну скалу средних размеров, но, в отличие от предыдущей, стоящую на земле.

Чем ближе мы к ней подходили, тем громче и отчётливее раздавались человеческие вопли и шум, издаваемый хищными птицами: крик, хлопанье крыльев. Заинтересовавшись происходящим действом, мы ускорились и обошли эту скалу с другой стороны. К ней был прикован не человек, а титан, но кричал он вполне человеческим голосом. Огромное существо, внешне похожее на человека, в тоге, когда-то имевшей белый цвет, а ныне грязно-серо-жёлтой и открытой от груди до живота – обнажая ту часть тела, где находится печень.

Над этим самым местом кружат два коршуна – они каждый день прилетают, снова и снова раздирают зарастающую каждый вечер кожу и выковыривают печень. Сейчас они дерутся за то, кто первым приступит к трапезе, похоже, не понимая, что каждый раз печень вырастает заново, и на следующий день они снова будут обедать этим великаном. Разрываемую когтями тогу постепенно обагряет кровь. Титий кричит от боли и мучения, но сделать что-либо он не может: крепко держат его божественные оковы.

Очень схожее наказание получил Прометей, что доказывает, что и у богов могут быть творческие кризисы. Но я отвлёкся. Огромная красная печень титана, которую с ожесточением делили между собой коршуны, не показалась особенно привлекательным зрелищем, поэтому мы двинулись дальше. Долгое время мы шли, не встречая ничего, кроме всё тех же подобных друг другу, изуродованных мукой тел с впавшими щеками и выпуклыми глазами.

Вдруг словно земля затряслась под нашими ногами, откуда-то сверху шёл всё нарастающий гул. Через несколько мгновений перед нами прокатился огромный каменный валун, а за ним пробежал, пожалуй, самый знаменитый мученик Аида – Сизиф. Он был таким же оборванным, как и остальные наказанные богами, в грязной, рваной тоге, не осталось ни воспоминания о его былом величии – ирония? Вот теперь он, пыхтя, с трудом катит свой валун обратно, в гору. Сначала всё идёт нормально, и просыпается надежда, что вот именно в этот раз всё-всё закончится, но скала постепенно становится всё отвеснее, Сизиф замедляется. Вот последние несколько метров верхушка горы совсем вертикальная, но мученик не сдаётся, он толкает, толкает, толкает, но всё безуспешно. Камень снова летит вниз, и также Сизиф снова спускается, чтобы снова повторить попытку.

Почему все мученики продолжают выполнять свои наказания? Ведь даже если их принуждает не собственная воля, они могли бы работать в полсилы. Наверное, это говорит о том, что всегда, насколько бы ужасно положение человека не было, когда появляется хоть крупица надежды, он верит, что всё можно исправить, изменить, и прикладывает все усилия к тому, чтобы это сделать.